Розенкранц и Гильденстерн мертвы (1990), Стоппард Том «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»
Вокруг — никого. Лишь темнота, окутавшая всё вокруг, и слабый круг света, обернувшийся вокруг них дрожащим клубком. Шум моря затихает, пристыжённый отчаянной речью опустошённого Розен... нет, Гильденстерна. Время послушно застывает на месте. Гильденстерн измучен усталостью осознания. Смерть неотвратима. Для всех, кроме актёров.
Розенкранц лишь нерешительно аплодирует исчезнувшему в небытие Игроку. Тишина смыкается вокруг них тесным кольцом. Паника запоздало нагоняет и Розенкранца:
— Значит, всё? Солнце опускается. Или земля поднимается. Модная теория утверждает, — Розенкранц нервно запинается, крепко хватаясь за плечо Гильденстерна, —что это всё одно и то же, — и внимательно смотрит куда-то в темноту. Ищет ответы. Или вопросы. А может, непосредственно обращается к кому-то, кто с придыханием наблюдает за ними прямиком из черноты: — К чему это всё? Когда это началось?
Молчание. Долгое, вязкое. Липкое. Нет ни вопросов, ни ответов. Из пустоты никто не выкрикивает: «Риторика. Один-ноль». Розенкранц встаёт прямо перед Гильденстерном, цепляясь за него изо всех сил. Тот отрешённо пялится во тьму, не смея пошевелиться. Слышен тихий, почти истеричный смех. Вот только чей?
Розенкранц срывается на крик:
— Мы же ничего дурного не сделали! Никому! Так ведь? Скажи!
Гильденстерн равнодушно пожимает плечами, нехотя поднимая на него тяжёлый взгляд:
— Я не помню, — и кивает в сторону окружающей их темноты. — Спроси у них.
— Нет. Мне всё равно. Хватит с нас. Честно говоря, так даже легче, — Розенкранц постепенно успокаивается. В конце концов, так ведь действительно проще. У них нет никаких вопросов, а раз нет вопросов, то не будет и ответов. Игра закончится, не начавшись.
Розенкранц осторожно разжимает пальцы и не спеша ведёт руками вверх. Бережно обрамляет ладонями лицо Гильденстерна. Он здесь. Существует. Его кожа тёплая — живая, а жёсткие волоски щетины приятно колют подушечки пальцев. Гильденстерн здесь, рядом. «Их» — кто бы это ни был — может никогда и не было.
— Ты помнишь утро?
— Утро?
— Да, утро. До того, как за нами послали.
Гильденстерн недоуменно выгибает брови, разглядывая его с неподдельным удивлением. Он выглядит так, будто только сейчас по-настоящему заметил Розенкранца. Плавно поднимает руки и, пусть и не сразу, но с уверенностью во взгляде накрывает его ладони своими. Розенкранц облегчённо выдыхает, беззаботно ухмыляясь. Будто ничего и не было.
— Они не знают, — недоверчиво уточняет-утверждает Гильденстерн, слабо улыбаясь.
— Может, догадываются, — размышляет Розенкранц. — Но не знают.
— Я помню.
— Что?
Гильденстерн демонстративно закатывает глаза:
— Утро.
— До того, как за нами послали? — удостоверяется Розенкранц.
— До того, как за нами послали.
Розенкранц радостно хохочет, с лёгким сердцем целуя Гильденстерна в лоб. Тот наигранно морщится. Гильденстерн становится самим собой. Наконец.
— Мы не скажем им, — авторитетно констатирует он, и Розенкранц воодушевлённо кивает, поддаваясь.
— В следующий раз.
— В следующий раз, — Гильденстерн выдерживает небольшую паузу, — мы будем умнее.
Мир вокруг резко вспыхивает. Непроглядная темнота рассеивается, и пустую — исключая, конечно же, их самих — палубу озаряет слабый свет. Розенкранц чувствует, как петля больно затягивается на его шее. Запястья ноют — руки связаны. Зачем, если теперь им всё равно? Гильденстерн помнит, и этого достаточно. Достаточно и того, что они существуют. Розенкранц и Гильденстерн или Гильденстерн и Розенкранц — какая, в сущности, разница?
Из ниоткуда появляется Игрок:
— Так вы не скажете?
— В следующий раз, — твёрдо отвечает Гильденстерн и зажмуривается.
— В следующий раз, — соглашается Розенкранц и следует его примеру.
— До следующей встречи, — со снисходительной улыбкой заключает Игрок.
Толстая верёвка ломает их шеи с громким, противным хрустом. Розенкранц и Гильденстерн мертвы.
Сквозь деревянные ставни бьют первые лучи тусклого осеннего солнца.